Указом Президиума Верховного Совета СССР в феврале 1987 года отменили действие двух советских «политических» статей – 70-й и 190 1 Уголовного кодекса РСФСР. Через несколько дней этот указ опубликовали в СМИ, после чего около 140 советских диссидентов автоматически получили помилование. А в 1982 году в Куйбышеве по этим статьям были осуждены трое: заведующий лабораторией института «Гипровостокнефть» Алексей Разлацкий, инженер станкостроительного завода Михаил Капаров и дворник Григорий Исаев.

Автор: Андрей Борсуков, Валерий Ерофеев

«И получится как в Польше»

Последний не изменил своей прежней профессии: он до недавнего времени по-прежнему подметал улицы, попутно все так же занимаясь политической борьбой. Благодаря всемирной сети Интернет ныне весь мир знает Исаева как лидера партии «Диктатура пролетариата».

— Еще в 1974 году, когда я работал на заводе имени Масленникова, мы организовали здесь первые забастовки советского времени, — вспоминает Григорий Зиновьевич. — В то время никто из рабочих в Куйбышеве, а может быть, и во всем СССР, об этом не смел и думать. В те дни я понял, каким грозным оружием пролетариата является стачка. А вскоре после наших акций я познакомился с Разлацким. В итоге мое сотрудничество с Алексеем Борисовичем привело к закономерному результату: в 1976 году в Куйбышеве в глубоком подполье возникло ядро будущей партии «Диктатура пролетариата». Через четыре года в ней уже было около 30 человек.

В конце 70-х годов Разлацкий написал свои основные работы «Кому отвечать?» и «Манифест революционно-коммунистического движения». В них на основании анализа негативных тенденций, происходящих в стране, автор сделал вывод о том, что к 80-м годам КПСС из лидера пролетариата превратилась в тормоз для развития общества, и эти негативные процессы, предсказал он, вскоре должны привести СССР к гибели. Уже потом в КГБ подсчитали, что с 1976 по 1981 годы с работами Разлацкого познакомились как минимум несколько сотен человек. А в мае 1981 года Исаев впервые обнаружил за собой «хвост».

— В общей сложности под наблюдением КГБ нам удалось проработать месяцев шесть, — продолжил ветеран. — Может быть, мы продержались бы и дольше, если бы не наступил декабрь 1981 года, а с ним — и известные события в Польше. Видимо, кое-кто «наверху» испугался, что куйбышевские диссиденты окажутся каким-то образом связанными с «Солидарностью», и тогда в КГБ решили форсировать ликвидацию всей нашей организации.

Как известно, 13 декабря 1981 года Войцех Ярузельский объявил о введении военного положения на всей территории Польши. А 14 декабря в управлении КГБ по Самарской области были выписаны ордера на обыск в нескольких куйбышевских квартирах. В результате в семь часов утра 15 декабря за Исаевым пришли работники прокуратуры и КГБ. В тот же самый день и час начался обыск на квартире Разлацкого и еще у одного активиста партии — Михаила Капарова. После этого всех отвезли в изолятор временного содержания.

О том, какое значение тогдашняя советско-партийная элита придавала ликвидации куйбышевских подпольщиков, говорит хотя бы тот факт, что о ходе расследования этого уголовного дела начальник управления КГБ по Куйбышевской области еженедельно докладывал лично председателю Комитета государственной безопасности СССР Юрию Андропову. Чекистов очень беспокоило, как бы ростки идей польской «Солидарности» вдруг не обнаружились где-нибудь на советской земле.

Лагерные будни

Судебный приговор в отношении Исаева и Разлацкого был вынесен в начале ноября 1982 года. Первый получил 6 лет, а второй — 7 лет лишения свободы в колонии строгого режима с последующей ссылкой на 5 лет каждому. После приговора Разлацкого отправили в Мордовию, в Потьмалаг, а Исаева — в Пермскую область, в 36-ю зону, которая называлась еще Сканинским штрафным лагерем. Сюда же через некоторое время этапировали и Михаила Капарова, который был осужден только в январе 1983 года.

В общей сложности под наблюдением КГБ нам удалось проработать месяцев шесть, говорит Григорий Исаев.

 

Пермская зона предназначалась специально для политических заключенных. Одновременно здесь сидело всего лишь человек 70-80. Кроме лиц, подпавших под статьи 70 и 190‑1 Уголовного кодекса, здесь также отбывали сроки изменники Родины (ст. 64 УК РСФСР). Большинство из них когда-то были власовцами, бандеровцами или прибалтийскими «лесными братьями». А еще вместе с диссидентами здесь находилось и несколько угонщиков самолетов.

— Люди у нас сидели разные, — рассказывал Григорий Исаев, — в том числе и известные ныне всей стране. Например, здесь был Алексей Смирнов, друг академика Сахарова, глубоко порядочный человек и интеллигент высочайшего морального настроя. Некоторое время у нас находился и знаменитый диссидент Натан Щаранский, впоследствии ставший одним из министров в Израиле. А еще с нами отбывал срок Степан Хмара — самый знаменитый украинский националист. Он уже тогда люто ненавидел все русское и поэтому за антирусские высказывания постоянно сидел в ШИЗО. А потом в незалежной Украине мой бывший сосед по зоне стал депутатом Рады и с высокой трибуны требовал для «клятых москалей» особых мер наказания и даже введения политических статей в украинский уголовный кодекс.

Перестроечная свобода

Жизнь на пермской зоне без особых событий протекала вплоть до весны 1985 года, когда генсеком КПСС был избран Михаил Горбачев. Тогда вроде бы ничего особенного не изменилось ни в стране, ни в лагере, однако у политзеков сразу же возникло предчувствие, что вскоре все пойдет именно так, как в своих работах предсказывал Алексей Разлацкий. Впрочем, об отмене 70-й статьи УК РСФСР осужденные узнали только во время своего освобождения.

— В один из зимних дней нам вдруг объявили: такие-то — с вещами и на выход, — вспоминал Григорий Исаев. — В автозаках всех привезли в Пермь и поместили на «больничку», где начали кормить как на убой: рисовая каша на молоке, масло, щи с мясом, белый хлеб. И обращались с нами как-то подозрительно вежливо: на «вы» да на «будьте любезны», словно с господами какими-то. Уже потом мы узнали, что на наш счет было указание «сверху»: перед освобождением всех хорошо покормить, чтобы при выходе мы не выглядели слишком уж тощими.

Через две недели такой райской жизни политзекам вдруг опять объявили, чтобы они срочно собирались с вещами. Всех привезли на вокзал, где их поместили в приличную комнату, с хорошей мебелью и без решеток на окнах. Не успели они осмотреться, как в комнату вошел парень в штатском, плотного телосложения, с кожаной папкой для бумаг. Он поздоровался с присутствующими, а потом стал выкликать фамилии и каждому названному вручал... справку об освобождении.

Закончив процедуру, чекист сообщил, что всех освободившихся сейчас же отправят в Москву: для них забронировано несколько купе, а поезд уже подали на соседний путь. Тут же он вывел всех из здания вокзала и направился к вагону. У проводника были квадратные глаза, когда он увидел толпу зеков в робах и с бирками на груди. Но молодой человек предъявил ему документы, а затем вручил билеты на всех, и проводник разве что только честь не отдал.

У проводника были квадратные глаза, когда он увидел толпу зеков в робах и с бирками на груди.

 

В поезде, по словам Исаева, они некоторое время просто сидели и смотрели в окно, постепенно осознавая, что снова оказались на свободе. Только к ночи бывшие лагерники стали выходить в коридор покурить. А ведь в вагоне они были не одни — в других-то купе ехал обычный народ. На странных пассажиров кто-то смотрел с удивлением, а кто-то — и с испугом: ведь они по-прежнему оставались в зековской одежде, да и рожи, как они сами потом вспоминали, у всех были ну чисто тюремные. Однако вели они себя культурно, и соседи по вагону постепенно успокоились.

А на другой день, когда поезд прибыл в Москву, политзекам стало совсем весело. Чуть ли не каждый встречный милиционер, увидев человека в тюремной робе, тут же его останавливал и требовал пройти в отделение. Даже справка об освобождении не всегда помогала. У Исаева, как он вспоминал, четыре раза вот таким образом выясняли личность.

В конце концов все доехали до квартиры Алексея Смирнова, друга академика Сахарова, который освободился раньше остальных политических. В его доме начался шум, радостные крики, слезы... Набежала целая толпа родственников и знакомых Смирнова, московских диссидентов и просто сочувствующих. Они притащили такое количество цивильной одежды, что каждый из освободившихся узников совести смог подобрать себе подходящий костюмчик, чтобы хоть милиция на улице не обращала на них внимания.

Покой — не для бунтарей!

— Когда я приехал в Куйбышев, Разлацкий уже четыре дня как был дома, — завершил свой рассказ Григорий Исаев. — Ведь я в родные края добирался с Северного Урала через Москву, а он — всего лишь из Мордовии. За окном тогда уже спокойно висели те самые диссидентские лозунги, которые в свое время и привели нас за решетку. Когда я прибыл в Куйбышев, зашел только на полчаса к жене, а потом сразу же поехал к Разлацкому. Мы обнялись, а потом весь вечер сидели на кухне и разговаривали о том, с чего начнем дальнейшую работу.

К несчастью, Алексей Борисович скоропостижно умер 6 ноября 1989 года. Ничто не предвещало его смерти, но где-то в середине дня у него вдруг стало плохо с сердцем, он внезапно упал у себя дома в коридоре и скончался. Врачи поставили диагноз: острая коронарная недостаточность. Разлацкому шел тогда лишь 55-й год.

Что же касается Григория Исаева, то и сейчас у него, как говорится, есть порох в пороховницах. По его словам, как только где-то в стране возникнет новая революционная ситуация, он снова готов будет мчаться в «горячую точку». Ведь бунтари в России, как известно, в отставку не уходят.

Комментарии

Авторизоваться через:

Ваше имя:
Комментарий:
Код с картинки: